«ПУТЕШЕСТВИЕ В РОССИЮ» ТЕОФИЛЯ ГОТЬЕ (БЫТ И МОДА В РОССИИ 19 ВЕКА)

Сначала немного об авторе и ситуации в Российской Империи того времени.
Пьер Жюль Теофиль Готье (Pierre Jules Théophile Gautier)

(Фото Готье времен путешествия в Россию)

Юный Готье начинал как «неформал» по меркам французского общества того времени. Более того, его можно назвать руководителем фан-клуба В. Гюго. Как это часто бывает и у современной молодежи, свой статус Готье подчеркивал и визуальными признаками, к которым, несомненно, относятся прическа и одежда. Готье особенно эпатировал общество длинными волосами и красным жилетом, но будучи вхож во французский бомонд, он, несомненно, разбирался в искусстве одеваться. Некоторые современники для особ такого стиля и образа жизни придумали термин – «денди-набоб». Вообще-то, он считал себя больше поэтом и художником, чем писателем и тем более журналистом, которым ему пришлось работать всю жизнь ради заработка.
Бодлер, посвящая Готье свои «Цветы зла», назвал его «непогрешимым поэтом», «магом словесного искусства». И это во многом было правдой. Особенно, что касается основного его поэтического произведения - сборника «Эмали и камеи» („Emaux et Camées“).
Кроме этого Готье писал еще и художественные произведения, а также историко-литературные. Во многом благодаря одной из книг Готье из забытья вернулся Сирано де Бержерак. Ну и, конечно, Готье был путешественником-бытоописателем, в том числе и в Россию, в которой его принимали намного теплее, чем, например, А.Дюма.

Путешествие Готье по России проходило на фоне недавно окончившейся Крымской Войны, перманентных военных стычек на границах с Китаем (которые, впрочем, завершились присоединением к России больших территорий в Восточной Сибири), военных действий в Дагестане и Чечне, многочисленных крестьянских бунтов.
Но Петербург блистал, и ему, казалось, не было никакого дела до того, что происходило дальше городских застав. Это и описал Готье в своей книге, ни разу не сбившись на политику: «Совсем рядом, с той же стороны, высится Гостиный двор — большое квадратное здание в два этажа галерей, немного напоминающих наш Пале-Руайаль. Там находятся всевозможные лавки с роскошными витринами. Затем идет Императорская библиотека со скруглённым фасадом и ионическими колоннами. Дальше — Аничков дворец, дающий свое имя соседнему мосту, где на гранитных подставках четыре бронзовых коня встают на дыбы, а бронзовые конюхи стараются их сдержать.
Вот Невский проспект примерно и описан.

Я обещал расставить людей по Невскому проспекту.
Между одним и двумя часами пополудни приток народа самый большой: кроме спешащих прохожих, быстрым шагом идущих по делам, появляются и гуляющие, фланирующие люди, единственная цель которых — людей посмотреть, себя показать и немного поразмять ноги. На случай, если им придет в голову фантазия сесть в карету, двуколки или дрожки ожидают их на условленном месте или даже следуют за ними вдоль по улице.
Прежде всего, вам бросаются в глаза гвардейские офицеры в серых шинелях с указывающим на их чин погоном на плече. Почти всегда у них грудь в орденах, каска или каскетка на голове. Затем идут чиновники в длинных рединготах со складками на спине, сдвинутыми назад под затянутым поясом. Вместо шапки они носят темного цвета фуражку с кокардой. Молодые люди, не военные и не служащие, одеты в пальто на меху, цена на эти пальто удивляет иностранца, и наши модники отступились бы от такой покупки. Мало того, что они сделаны из тонкого сукна на куньем или нутриевом меху, на них еще пришиты бобровые воротники стоимостью от двухсот до трехсот рублей в зависимости от того, насколько у них густой или мягкий мех, темного ли он цвета и насколько сохранил белые шерстинки, торчащие из него. Пальто стоимостью в тысячу не представляет собою чего-то из ряда вон выходящего, бывают и более дорогие. Это и есть незнакомая нам русская роскошь. В Санкт-Петербурге можно было бы придумать поговорку: «Скажи, в какой мех ты одет, и я скажу, чего ты стоишь». Встречают по шубе.»
Мой комментарий. Как известно, и пальто, и шубы, и чиновничьи шинели в те времена были суконными, но изнутри имели меховую подкладку и меховые воротники. Носить пальто или шубу мехом наружу никому в голову не приходило, и мехом наружу носились только овечьи тулупы, которые были обычной одеждой низших классов. Но даже среди этой прослойки, жившей в городе, более престижными, чем тулупы, считались суконные пальто на вате. В Париже пальто на меху появились и постепенно стали входить в моду примерно с 1815 года. Я считаю, что это было отголоском русской кампании Наполеона. Пальто, шубы и шинели на меху в Петербурге были не столько модой, сколько необходимостью и требованиями т.с. «дресс-кода», особенно для чиновников и иных служилых людей. Я не знаю, слышал ли Готье пословицу: «По одежке встречают…»- но он очень точно уловил тенденцию – встречали действительно по шубе. Поэтому для чиновника шинель, т.е. та же шуба, но определенного покроя, была не просто необходимой, а даже незаменимой вещью даже не смотря на то, что приличная шинель стоила никак не меньше годового жалования мелкого чиновника. Гоголь, который получал в начале своей карьеры 360 рублей в год, очень хорошо понимал, о чем он пишет, когда создавал «Шинель».

Далее Готье:
«Пальто на легком меху — это демисезонное пальто в Санкт-Петербурге. С первым снегом вы водрузите на себя шубу и снимете ее только в мае.
Если венецианки ездят в гондолах, то женщины в Санкт-Петербурге — в каретах. Выходят они разве что сделать несколько шагов по Невскому проспекту. Шляпы и одежда здесь по парижской моде. Голубой цвет, кажется, любимый цвет русских женщин. Он очень идет к их белым лицам и светлым волосам. Об изяществе их фигур невозможно судить, по крайней мере на улице, так как от каблуков до затылка они закутаны в толстые шубы из черного атласа или иногда из шотландских тканей в большую клетку.
Эти шубы украшены соболями, сибирскими голубыми песцами и другими мехами, о стоимости которых мы, иностранцы, не можем и подозревать: роскошь в этом отношении немыслимая, и, если суровость неба принуждает женщин надевать на себя бесформенные мешки, будьте покойны, этот мешок будет стоить столько же, сколько стоят самые роскошные туалеты.»
Мой комментарий. Как я уже писал ранее, белый цвет с начала 19 века утратил статус цвета роскоши для женских туалетов. Его место как раз занял голубой цвет, и голубые платья русских женщин не столько дань любви, сколько дань моде. В этом фрагменте и относительно описания женских шуб Готье подтверждает то, что шуба носилась мехом внутрь.
Далее, далее:
«Сделав шагов пятнадцать, прекрасные петербургские небрежницы поднимают­ся в свои двуколки или коляски, едут с визитами или возвращаются домой.
Мой рассказ относится к женщинам из общества, то есть к женщинам высших рангов. Другие, пусть так же богаты, ведут себя скромнее, даже если они так же красивы: чин царит над всем.
В основном поражает пропорционально малое число женщин на улицах Санкт-Петербурга. Как на Востоке, только мужчины имеют привилегию выходить в город. Это прямо противоположно тому, что вы видите в Германии, где все женское население города постоянно на улице.
Пока я населил фигурами только тротуар. Мостовая представляет собою не менее оживленную картину. По мостовой полным ходом катит постоянный поток карет, и пересечь Невский проспект—дело не менее опасное, чем перейти бульвар между улицами Друо и Ришелье в Париже. В Санкт-Петербурге ходят мало и, чтобы сделать несколько шагов, уже садятся в дрожки. Карета существует здесь не как признак богатства, роскоши, а как предмет первой необходимости. Но все это опять же в обществе. Мелкий торго­вец и малооплачиваемый служащий ограничивают себя во многом и не в состоянии купить собственную карету, дрожки или сани. Считается, что людям определенного уровня ходить пешком не к лицу, не пристало. Русский без кареты что араб без лошади. Подумают еще, что он неблагородного происхождения, что он мещанин или кре­постной.»
Мой комментарий. Что-то изменилось? Ну, наверное, только то, что место карет заняли авто.
Потом Готье переходит к описанию уклада жизни в городских квартирах и особняках:

«В комфортабельной русской квартире пользуются всеми достижениями ан­глийской и французской цивилизации. На первый взгляд можно подумать, что вы в самом деле находитесь в Вест-Энде или в предместье Сент-Оноре. Но очень скоро мест­ный уклад жизни выдает себя множеством любопытных деталей. Прежде всего иконы в позолоченных серебряных окладах с прорезями на месте лиц и рук, отражая свет постоянно горящих перед ними лампад, предупреждают вас о том, что вы не в Париже и не в Лондоне, а в православной России, на святой Руси.
Комнаты больше и шире, чем в Париже. Наши архитекторы, столь искусные в деле создания сот для человеческого улья, выкроили бы целую квартиру, а часто и в два этажа, из одной санкт-петербургской гостиной. Так как все комнаты герметически закрыты и дверь выходит на отапливаемую лестницу, в них неизменно царит температура минимум 15—16 градусов тепла, что позволяет женщинам одеваться в муслин и оголять руки и плечи. Медные глотки голландских печей постоянно, и ночью и днем, пышут жаром. Их широкие, монументальные поверхности покрыты красивыми белыми или цветными изразцами, они поднимаются до потолка и рассеивают тепло повсюду, куда печные зевы не выходят. Камины редки, и если они есть, то зажигают их только весной и осенью. Зимой камины охладили бы квартиру. На зиму их закрывают и ставят в них цветы. Цветы — вот поистине русская роскошь! Дома полны ими. Цветы встречают вас у двери и поднимаются с вами по лестнице. Исландский плющ вьется по перилам, жар­диньерки стоят на лестничных площадках напротив банкеток. В амбразуре окон видне­ются банановые пальмы с широкими шелковистыми листьями, магнолии и древовидные камелии своими цветами касаются позолоченных завитков карнизов, орхидеи бабочками летают вокруг лепных плафонов, у хрустальных, фарфоровых или из обожженной глины люстр изящной и очень любопытной отделки. Из японских или богемского стекла вазонов посреди столов или по углам буфетов растут экзотические цветы. Они живут здесь как в теплице, да и действительно все эти русские квартиры — это теплицы. На улице вы чувствуете себя как на Северном полюсе, а в домах вы как будто в тропиках.

Интерьер, только что описанный мною, вовсе не дворец. Это дом не буржуазный — это слово ничего не значит в России,— но, что называется, «приличный»: Санкт-Петербург начинен особняками и огромными домами...
Теперь, осмотрев внутреннее устройство здешних домов, перейдем к обеду. Перед тем как сесть за стол, гости подходят к круглому столику, где расставлены икра, филе селедки пряного посола, анчоусы, сыр, оливы, кружочки колбасы, гамбургская копченая говядина и другие закуски, которые едят на кусочках хлеба, чтобы разгорелся аппетит. «Ланчен» совершается стоя и сопровождается вермутом, мадерой, данцигской водкой, коньяком и тминной настойкой вроде анисовой водки, напоминающей «раки» Константинополя и греческих островов. Неосторожные или стеснительные путешествен­ники не умеют противиться вежливым настояниям хозяев и принимаются пробовать все, что стоит на столе, забывая, что это лишь пролог пьесы, и в результате сытыми садятся за настоящий обед.
Во всех таких домах едят на французский манер, однако национальный вкус обнаруживается в некоторых характерных дополнениях. Так, вместе с белым хлебом подают ломтик черного ржаного хлеба, который русские гости едят с видимым удовольствием. Они также находят очень вкусными соленые огурцы, которые сначала мне не показались приятными на вкус. Посреди обеда, после того как выпиты соки бордосских урожаев и шампанское «Вдова Клико», которое можно отведать только в России…»
Мой комментарий. Готье имеет в виду, что шампанское «Вдова Клико» было настолько дорогим, что отведать его «на халяву» можно было только в «куражной» и хлебосольной России.

(Обычная домашняя обувь в приличных домах того времени в Петербурге)
«Надеюсь, мне простят эти гастрономические подробности, ведь любопытно знать, как народ ест. «Скажи мне, что ты ешь, и я скажу, кто ты» — поговорка изменена, но не стала от этого менее правдивой. Подражая французской кухне, русские остаются верны некоторым национальным блюдам, и положа руку на сердце именно они-то и нравятся им более всего.
Когда вы сидите за столом, одетый в черное слуга при галстуке и в белых перчатках, безукоризненный в своей одежде, как английский дипломат, невозмутимо и с серьезным видом стоит за вами, готовый исполнить малейшее ваше желание. Вы уже подумали, что здесь как в Париже, но, если при этом вы случайно внимательно посмотрите на этого слугу, вы заметите, что он золотисто-желтого цвета, у него узкие темные глазки, приподнятые к вискам, выступающие скулы, приплюснутый нос и толстые губы. Проследив за вашим взглядом, хозяин произносит небрежно как нечто самое обыкновенное: «Это татарин, а то и монгол с границ Китая».
Этот татарин, магометанин или, может быть, идолопоклонник выполняет свои обязанности автоматически четко, и самый придирчивый дворецкий ни в чем его не упрекнет. Он одет как настоящий слуга, а мне бы больше понравилось, если бы он был одет в костюм своего племени: в рубашку, затянутую на талии металлическим поясом, и в шапку из бараньей шкуры. Это было бы живописнее, но менее по-европейски, а русские не хотят походить на азиатов.
Весь сервиз стола: фарфор, хрусталь, серебро, большие вазы — все вполне великолепно, но не имеет своего особого характера, за исключением все же очарователь­ных десертных, чайных и кофейных ложечек из платины, черненной золотом.
Разговор постоянно поддерживается на французском языке, особенно если в доме есть гость-иностранец. В определенной среде все очень легко говорят на нашем языке, вставляя в свою речь словечки современного разговорного языка, модные выражения, как если бы они его изучали на Итальянском бульваре. Здесь поняли бы даже французский Дювера и Лозанна, такой специфический, такой глубоко парижский, что многие наши провинциалы понимают его с трудом.
Что касается туалетов, то русские женщины очень элегантны и еще большие модницы, чем сама мода. Кринолины так же широки в Санкт-Петербурге, как и в Париже, и на них великолепные ткани. Бриллианты сияют на прекрасных плечах.»

Готье был приглашен на бал в Зимнем Дворце:

«Военные и парадные мундиры мужчин так великолепны, так богаты и разнообразны, так усыпаны золотом, вышивкой и орденами, что женщины с их современной элегантностью и легким изяществом, как и полагается по последнему крику моды, с трудом соревнуются с эдаким тяжеловесным блеском. Но, не имея возможности быть роскошнее, они прекраснее мужчин: их оголенные плечи и грудь стоят всех золотых позументов. Чтобы соответствовать великолепию мужчин, им нужно было бы, как византийским мадоннам, надеть платья из золота и серебра, нагрудники из драгоценных камней и нимбы, усыпанные бриллиантами. Но все же, танцевать в серебряных окладах!
Не подумайте, однако, что женщины просто одеты! Эти простые платья сшиты в Англии, и две-три накинутые на плечи вуали стоят больше, чем стихарь из золотой и серебряной парчи. Эти букеты на юбке из тарлатана или газа прикреплены бриллиантовы­ми булавками, эта бархатная лента пристегнута камнем, который, можно подумать, взят из царской короны. Что проще белого платья из тафты, тюля или муара с несколькими жемчужными гроздьями и прически к нему: сетка из жемчуга или две-три нитки жемчуга, вплетенные в волосы! Но жемчуг стоит сто тысяч рублей, и никакой искатель жемчуга не принесет более круглых и более чистых жемчужин из глубин океана! Впрочем, женщины просто одеты (я: еще одно подтверждение того, что белое платье считалось очень скромной одеждой) потому, что они придворные дамы императрицы, которая предпочитает элегантность пышности. Но будьте уверены, что Маммон ничего здесь не теряет. Только на первый, брошенный наскоро взгляд можно вообразить, что русские женщины одеты менее роскошно, чем мужчины: это заблуждение. Как и все женщины, они умеют сделать газ дороже золота (ну и что «Газпром» то же стремиться к тому чтобы сделать газ дороже золота).
Когда в полонезе пройдены были зал и галерея, бал начался. Танцы ничем характерным не отличались: это были кадрили, вальсы, редовы, как в Париже, Лондоне, Мадриде, Вене, повсюду в высшем свете. Исключение, однако, составляет мазурка, которую танцуют в Санкт-Петербурге с невиданным совершенством и элегантно­стью. Национальный колорит повсюду склоняется к исчезновению, и прежде всего он дезертирует из высших слоев общества.»

Я думаю, что Готье подтверждает мое мнение о том, что Петербург, особенно в том, что касалось жизни высших классов, не менее блистателен и совершенен, чем тот же Париж, а его культ роскоши ничем не уступал и не отличался от культа ведущих домов Европы. Поэтому не могло не процветать и портновское искусство, которое было важной составляющей культуры роскоши.